РАССТО

                                               РАССТО

- Здравствуй!

Он сидел в моём любимом кресле, с ногами.

- Здравствуй, - ответил я не сразу. Всё-таки трудно отвечать самому себе… или своему отражению… нет, всё-таки себе – родинка на правой щеке, как и у меня… не противоположно….

Может просто – схожий? Или потерянный брат-близнец?...

- Ну, чего стоишь? Ставь пакунки, садись, наливай! Машину уже поставил, сумки пёр от самой стоянки? Я знаю… я же – ты.

Я сел. Подо мной оказался стул… как удачно. Пакеты были действительно тяжёлыми, и лучше было бы подкатить к дому, занести груз и поехать поставить автомобиль на стоянку. Но природная лень, ужившаяся со мной с детства, заставляла тащить пакеты с продуктами от самой парковки, чем туда-сюда ездить.

- Ну, рассказывай! – он ловко вытащил из пачки сигарету, вбросил в рот и по-пижонски, одной рукой зажигая спичку о коробок, закурил, - как дела, как работа?

Нет. Этот – всё же не я. Так закуривать я долго учился, но так и не сумел.

- Чего молчишь, таращишься? Я это. То есть ТЫ! – он лыбился, именно лыбился, улыбкой это никак назвать нельзя.

- Я это… ты откуда?

- Хороший вопрос! – он спустил ноги с кресла и вытянул их, - я оттуда… - он игриво заулыбался, - давай не так, давай вот как: ты мне расскажи, чем ты сейчас занят, о чём мечтаешь, а уж после я обо всём тебе расскажу. Договорились?

Я молчал, пытаясь осмыслить.

- Ты не думай только обманывать… врать перед самим собой – это удел последних…

- Мамонтов, - автоматически вставил я, вспомнив свою поговорку времён молодости.

- Вот видишь… Ну давай, начинай, - он сладко затянулся.

Я, не спеша, вынул портсигар, на что тот причмокнул, вставил в рот сигарету и прикурил от зажигалки. Ну, что сказать… живу – хлеб жую… а-а, ладно! Всё ж перед собой…

- … и вот работаю ветеринаром в ООО «Кибрис», - закончил я.

- Можно было не с самого начала, но я с удовольствием послушал в твоей интерпретации, - он задумчиво глянул в сторону пустой стены и затушил сигарету в стакане.

Я только заметил, что бар в чешской стенке открыт и бутылка шотландского виски, моего виски, перекочевала на журнальный столик, возле неё стоял стакан.

- Ты мне не заменишь? – спросил он, отвинчивая крышку у бутылки.

Нет уж! Чего ещё! – подумал я, но, при этом, не знаю почему, послушно поднёс ему стакан. Наверное, потому что себе…

- Вот видишь! Я бы не принёс… - сказал он победоносно, наливая янтарную жидкость, - ты такой весь!

- Тогда и ты! – отгавкнулся я.

- Не-а! Только ты! – он залпом осушил налитые полстакана, причмокнул и продолжил, - начнём с того, что ты в первом классе… ранние годы брать не зачем, хотя характер и формируется до пяти, но в том возрасте не было у тебя никаких таких моментов… и так, в первом классе, когда тебя ударили по голове – ты не ответил, хотя мог и противник был на голову тебя ниже.

- Но у него был друг… - начал было оправдываться я.

- Что? Если бы ты дал ему как следует, а ты мог, думаешь, друг, тот тщедушный и длинный, вмешался?

- …думаю - нет, - признался я себе и себе….

- То-то! Когда в третьем девочка призналась тебе в любви? А?

- И что мне было с ней делать? В третьем классе? – возмутился я.

- Ой-ой-ой! А что, ты ещё скажешь, что не хотел с ней целоваться?

- Ну-у…

- Вот то ж! Был бы первый опыт! А не в шестнадцать! – он налил снова и протянул мне.

- В пятнадцать, - мягко возразил я и выпил.

- Ну да, - согласился он, приняв у меня из рук пустой стакан, - за два дня до шестнадцатилетия! Какая удача! А первый секс? А экзамен на втором курсе? А трудоустройство?

Я молчал. Крыть тут было нечем.

- И наконец – ветеринар! Ты! ТЫ! Я! Выучившийся кардиохирург – ветеринар!

Я было потянулся за выпивкой, но он выпил сам и мне не предложил:

- Тебе нельзя много пить, у тебя же… - он криво улыбнулся.

- Я знаю, - угрюмо ответил я.

Он закурил ещё и продолжил:

- И это я не говорю о мелких неурядицах: электрик из ЖЭКа – помнишь? Вахтёрша в общежитии твоей любимой… как там её звали?

- Таня…

- Да, Тани, к которой, кстати, ты так и не смог попасть. А мог ведь?! Просто бы наплевал на эту старушенцию, мешающую тебе пройти, побежал бы а? Этаж ты знал, старуха с отёчными ногами тебя бы не догнала…

Память… Грустные воспоминания памяти, о неудачах, о слабостях в момент трудностей заполнили мою голову. Стало невыносимо тяжело. Жизнь будто в одночасье перестала существовать, а остался лишь осадок, лишь горький осадок.

Он ждал, наслаждаясь моим низвержением. Холёный и пафосный, весь проникнутый пижонством – полная противоположность меня, но это тоже я, и я был таким, но меня сломали, скомкали, обтесали, подогнали под усреднённость и толкнули в жизнь. И я почти забыл о тех беззаботных днях живой, плескающейся энергии изнутри, когда ты сам – мир и мир весь принадлежит тебе и ты его видоизменяешь под себя, свою суть.

- Зачем ты пришёл, - наконец спросил я его.

- Погоди, сначала я отвечу на твой первый вопрос – откуда.

Он явно смаковал промедлением.

- Так вот. Я оттуда, где ты ещё молод…

И действительно, как я сразу не заметил, что передо мной – я, только лет пятнадцать назад. Что с нами делает время! Я, видимо, продолжаю видеть себя всё тем же, семнадцатилетним пацаном, а никак не мужчиной за тридцать…

- Там ты ещё не успел натворить своих главных жизненных ошибок…

- Это как? Ты из прошлого?

- Можно сказать и так. Скажем… из параллельной жизни, но которая движется чуть медленнее, чем эта…

- Так и зачем?

- Гадалка мне предсказала никчемную жизнь – твою. Я было не поверил и… скажем так, нашёл… машину времени. Мотнулся раз, два… и три… и пять. В разные моменты твоей, пока что не моей жизни. И знаешь… - он отпил, - ужаснулся! Вся жизнь насмарку…

Он замолчал, отвернулся к пустой стене, потом взглянул на меня и развернулся к другой стороне, заглядывая в бар:

- У тебя что больше нет виски?

Бутылка на столе была пуста. Лихо он её. То есть я… в молодые годы.

- Что прямо всё так плохо? – проигнорировав его вопрос, спросил.

- А что хорошо? – он удивлённо поднял брови, - мечтал стать музыкантом – раз, закончил институт на врача, а стал…

- Я ветврач! – гордо парировал ему.

- Ах, ну да! – он помотал головой, потом дёрнулся и встал, заходил по комнате, - Что ты с собой сделал, а?

 Осмотрев себя со всех сторон и не найдя ничего предосудительного, я ответил:

- А что? Ну немного поправился, возраст… а так – вполне…

- Какой возраст? Что вполне? Ты тот, кто разрушил мою веру в удачу, веру в судьбу, в счастье, - он остановился и навис надо мной, - ты же ходячее пособие неудачника! Скажешь, нет? Нет? Ну тогда назови мне хотя бы одну из твоих грёз, которая имела место быть исполненной…

Он ждал. Отошёл в сторону, закурил, пуская колечки дыма в потолок. Да, я и колечки так и не научился делать…

- Не могу. Может и была какая-то исполнена, но, видимо, мелкая, оттого и не помню, - признался я и выдохнул. Было как-то тягостно на душе.

- Ни одна! – он развернулся ко мне и, выдыхая дымом в лицо, продолжил уже с меньшим темпом, - а помнишь, как ты говорил, если вдруг тебе задавали взрослые вопрос: а у тебя получится?

- Раз сто… - произнёс я и заплакал. Раз сто… как я был уверен, что если захочу – всё могу и не один раз…

- Раз сто – правильно, только «з» ты не выговаривал. У тебя получалось слитно «рассто», - поправил он.

Я практически ревел. Мне было так горько, так обидно. Но не перед собой, а перед тем малышом, что даже не успел ещё выговаривать буквы, а был так уверен в своих силах. Не оправдал твоих надежд, малыш. Я стал обычным серым взрослым…

Утирая слёзы, спросил:

- Так зачем ты пришёл? Испортить себе настроение в будущем? Или заняться самобичеванием?

Он стоял ко мне спиной и через плечо бросил:

- Я? Пришёл, чтобы убить тебя.

- Это не смешно, - сказал я и громко высморкался в мятый платок, вытащенный из заднего кармана брюк.

Развернувшись, он оказался с пистолетом в руке. Видимо – не шутил.

- Ты это… Зачем? – сглотнул сухую слюну, а слёзы мои высохли в миг.

- Затем, что ты тупиковая ветвь развития… - он взвёл курок.

- Но тебе-то что с того? Ты же в другом мире, в другой параллели… - мне было дурно, события, развивающиеся за последний час, сводили меня к безумию. Голова стала кипеть.

- А кто тебе сказал, что там, в другом мире лучше и жизнь пройдёт так, как задумано… Отчасти там даже хуже. Другой виток эволюции, знаешь… вообщем трудно там… Ну ладно, пора прощаться, а то я затягиваю финал как в плохом боевике твоей молодости.

- Стой! Я понял, ты хочешь занять моё место? А почему бы нам…

- МЫ существовать в одном времени и пространстве сможем не больше суток, а потом один из нас просто растает…

Рука скользнула в пакет… она… литровая «Гавана клаб»… лучший ром… как долго копил… горлышко обхвачено крепко… ну, давай!... не подведи меня рука…

- … на твоём этапе ещё можно что-либо изменить…

Снизу, разбиваясь о пистолет и сдвигая ствол в сторону, мчался в уверенной правой руке литровый ром. К его горлу дошли лишь осколки. Он упал. Не размышляя ни секунды, я отправил сверху на голову опустевшую бутыль виски.

- Виски… ром… Напился сволочь?! – я стоял над поверженным мною, - ну и бываю же я скотиной…

Мгновение наполнило меня духом. Сопротивления, несломленности…  

Хорошо, что он пришёл… то есть: хорошо, что я пришёл… Я пришёл в себя. Будто возвратилась та сила молодости, которую считал навсегда потерянной. Уверенность в себе. Да, это я. Стою победивший и лежу побеждённый – тоже я. Смог бы он тоже убить себя? Наверное – да…

Он исчез через сутки. Я остался. Чтобы побеждать, чтобы жить. Теперь весь мир у моих ног. Снова.

Убить себя, чтобы обрести силу жить – вот, что мне досталось. Не плохо, бывает и хуже.

                                                             *******

              

Компьютер запищал, на экране появилось: «Действие завершено».

Тимофей включил микрофон и произнёс:

- Какие ещё существуют вариации?

На экране вывелось: «Девяносто семь ситуаций проанализировано. Возможны варианты не более трёх».

- С каким итогом?

«Окончание схожее с предыдущими, разница лишь в предшествующих событиях…».

Отключив микрофон (Тимофей не любил двухстороннюю аудиосвязь с компьютером, ему казалось, что это попахивает умалишением), он отклонился в кресле.

- Девяносто семь вариаций и все со смертельным исходом, - размышлял он вслух, - неужели нет такого случая, даже из оставшихся трёх, чтобы они смогли договориться или пожертвовать собой ради себя, в конце концов разойтись по своим временам… либо как-то иначе…

- Тима, иди обедать, - донёсся из кухни голос матери.

- Сейчас иду! – крикнул Тимофей, продолжая сидеть в кресле с запрокинутыми над головой руками.

- Нет, ну почему же! – продолжал он с самим собой, - неужели человеку надо обязательно пройти через кровь и если не свою, то обязательно чужую.

Сзади тихо подошла мать и чмокнула его в голову:

- Кровинушка моя! Пойдём, остынет.

                                                                                                      Богдан Максудов 30.03.2011.