пятница, 30 мая 2014 г.

Ивушка


Вот ивушка стоит коленопреклонённа,
Но треснут её нежный стан
И я такой же опьянённый
Ещё я жив, но это лишь обман

Она ещё жива и дышит
Ей невдомёк, что путь уж обречён
Она же вовсе и не слышит…
И мысли нет, что смертью обручён
Её весь путь… но это ей безлико,
Всё то, что мы рождаем в явь
Сомненья, гнев и страх, что лихо
Судьбою нашей правит в нявь

Я не спешу, но знаю много поздно,
Но ей не слышен стук часов,
А мне же тикают так грозно
Часы со многих поясов

Ей чакры, кармы все «до лампы»,
Ей чувства вовсе не нужны,
Она распустится, как рампы
Будут весной сиять стволы

И треснет стов и частью ляжет,
Но это не предел всего
Она воспрянет и развяжет
Пучки всего, что ей дано

И до последнего мгновенья
Она нести лишь будет цвет
И ей не надо утешенья
Пока конца у света нет.


А я отвязный раскроился
И будто всё… конец игры
Я в мире этом растворился,
Но не дошёл я до двери.

А есть ли дверь? Кто мне ответит?
Вон ей, пожалуй, всё равно.
А мне хоть солнце и присветит
Я что смогу-то дать? Чего?

Ни цвета ярмарку, ни краски
Как человек я не способен дать
Быть может лишь немного ласки
Дарить смогу… но не сыскать

Кому дарить, кому отдать
Тот лучик света и тепла,
Что есть во мне. И лишь страдать
Могу в предчувствии конца.



                                      Богдан Максудов, 26.11.2013.

четверг, 22 мая 2014 г.

повесть "Алехалка"


                                      Алехалка

Получив расчёт, я ещё долго укладывал свой рюкзак в промежуточной комнате перед КПП. Разложив вещи на широкой лавке перед стальными шкафами, я нарочно перебирал их, втаскивая и вытаскивая то одну, то другую. Наверное, те ребята, что глазели на меня через видеокамеру, закреплённую в углу прямо над зеркалом, от души посмеялись. А, в принципе, над чем им ещё ржать? Работа смотрителя скучных видеороликов заключена лишь в одном – предотвратить. Чтобы никто не пописал на стены раздевалки, чтобы никто не вышиб себе мозги о кран в душе и т.п. Мне тяжела была мысль что всё кончилось… Нет, конечно, это здорово, что война  завершилась, что я жив и даже не ранен серьёзно… Но мироощущения у меня не было. Будто там, за дверью Контрольно Пропускного Пункта, лежит не мир, со всеми его прелестями, а там Война! Самая настоящая, кровавая и ужасная. А то, где я был… то место и означало для меня тот самый мир… со всеми его прелестями… и недостатками…. Да, недостатков там было завались! Кроме той самой обыденной вещи, что бывает на войне – стреляют и убивают – там было нечто пострашнее…. Но мне там не то, что нравилось… мне было спокойнее и я не чувствовал такой тяжести на сердце, которая сковывала мою грудь и делала трудным вдох. Мне была спокойна мысль о смерти. Ведь я думал о ней ещё до войны. Я был готов к ней и надеялся, что она принесёт мне облегчение. Но война со своим постоянным привкусом смерти, что ты ощущаешь всё время во рту, дала квинтэссированное ощущение абсолютного спокойствия. И я наконец понял, и осознал что есть спокойствие – это равнодушие и свобода! Именно так, не иначе. Если есть у тебя хотя бы маленькое неравнодушие к кому-либо – ты беспокоен. А я был совершенно спокоен. Видимо поэтому и остался жив, не смотря на все передряги.
Таки сложив в конце концов свой рюкзак, я направился к выходу. Последние пять шагов сквозь чёрную световую ширму даже не запомнил, потом над моей головой зажглась зелёная лампа и резкая вспышка света – открылась дверь в мир…
Я стоял на улице: позади моей спины высился стеклянный пирамидальный купол синего цвета – военная база; впереди шумела автострада; по бокам скучные сосны и ели напоминали о минувших обстрелах покоричневевшими лапами. Не колеблясь пошёл прямо: где движение – там и жизнь. Справа и слева от меня стали просматриваться нехоженые аллейки с лавочками по бокам. Видимо база располагалась в бывшем парке. Чеканя шаг, я вдавливал тротуарный асфальт своими армейскими ботинками на высокой подошве. На самом деле это было только кажущееся впечатление – органомическая стелька, определив твёрдость и неравномерность покрытия, создавала мне впечатление ходьбы по песку.
Мне до жути надоела вся эта организмо-кретиническая чепуха и я мечтал, что когда доберусь до дома, скину эти ботинки, куртку с радиозащитой, всесезонные штаны и одену домашние, старые драные тапки, семейные трусы, футболку с дыркой подмышкой и пятном на животе… лягу на диван, открою пиво или что там сейчас пьют…
Но есть ли мой дом…. А что слышно о моей семье?... Чепуха! Всё должно быть на месте, как и раньше… я отдельно – семья отдельно…
Я остановился. По закону жанра полагалось закурить. Я даже подумал об этом и уже потянулся достать самокрутку, но остановил себя. Кто знает? Может тут, дома, уже нельзя курить настоящие сигареты даже на улице… только электрические…. «Паяльники» - как их называл сержант Уоллес.
С минуту постояв, я двинулся дальше. Подойдя вплотную к трассе, поразился: мимо меня промчалась седьмая модель Жигулей. И это в то самое время, когда движение разграничивается не только полосами, но и уровнями. Смешно. Прямо над жигулёнком летел Астротусос 404 – самая распространённая модель аэрокара в Европе. Однако отечественная машина не многим уступала своему летающему собрату, правда чадила страшно.
- Да! – сказал я вслух, - привыкаешь к ожогам от лазера и наведения экранирования, а от выхлопов родного двигателя внутреннего сгорания уже шарахаешься.
Я закурил. Вряд ли дым сигареты может быть опаснее угарного газа с примесями машинного масла и не только. Да, к тому же, я обличён в военную форму, значит снисхождение и уважение ко мне будет определённо.
Затягиваясь поглубже, задумался: «Двенадцать лет – не шутка…». Да, двенадцать лет длилась война. Третья мировая или первая глобальная… по-разному её называют. Итог один: человечество, теперь вкупе, победило; колоссальный всплеск технического прогресса и, конечно, куча трагедий, растерзанных горем семей и инвалидов, которые теперь только умственные. Технологии позволяют сшивать теперь практически любой орган, не говоря о конечностях. Так что калеки в основном – это попавшие под экран бедняги, коих мозги перестали работать как человеческие. Кто стал кретином, кто идиотом… я раньше и не знал, что есть различие. А если тебя назовут дебилом – считай повезло! – даже говорить сможешь научиться со временем.
Швырнув бычок в канализационный сток, стал оглядываться, нет ли пересадочной станции. Справа от меня виднелась горящая зелёная буквочка «М».
Захлюпав по грязным лужам, располагавшимся вдоль дороги, я признал, что в нашем отечестве ничего не меняется при любых раскладах. В парке, что заграбастала себе военная база, по всей вероятности было сухо из-за теплобатарей, подведенных под землёй. Остановившись перед ступенями спуска в подземку, отметил, что в луже полно сигаретных бычков. Меня это откровенно порадовало, значит народ, как и раньше, курит. Ступая по неметеным ступеням, я вспомнил начало войны, а вернее предшествующее ей положение моей жизни.

Я поспешил. Потерпев бы пару недель – сохранил бы лицо. А так: ушёл из семьи, от жены с маленькой дочуркой. Правда, оставив им квартиру, как полагается нормальному мужчине. Сам ушёл в никуда, немного прихватив из бюджета, для того, чтобы арендовать себе жилище. Стоило всё ж потерпеть – началась война, и можно было сослаться на добровольческий дух и т.д. и т.п.
Устроился на работу охранником автопарковки ТИРов, ну, вы знаете: таких большущих грузовиков дальнобойщиков. Трое суток – сторожил, трое – пил, потом опять сторожил…. Зарплата была маленькой, но общий заработок хватал, чтобы оплатить однокомнатную квартирку, алкоголь и мясное питание. Основная часть дохода складывалась из того, что многие водилы брали к себе в кабины на ночь проституток – каждая мне кашляла небольшие чаевые, да ещё за место дислокации машины бралась двойная оплата. Тут поясню: парковка находилась за городом, одна из сторон забора примыкала к пруду, там был воздух свежее, не смотря на комаров, деревья… ну и романтический пейзаж…. Потом ещё, кому водки не хватило (а мы у себя в сторожке держали запас водки, коньяка и шампанского). Хозяин, конечно, всё знал, но смотрел сквозь пальцы. Главное было: на работе не пить. Иначе, если какую фуру угонят, - не расплатишься. Вот потому и держал ухо востро, а на заслуженных выходных надирался как мамонт.
Уход из семьи был для меня тяжелейшим решением, но так было надо. В противном случае я просто бы убил жену, а после сам удавился б вместе с дочерью. Бывают моменты, не мне вам рассказывать, когда всё вокруг осточертело настолько, что кажется – край всему. Вот и настал тогда тот край и я сказал, что, мол, извини, дорогая, ухожу, прощай… и прости меня дочурка….
Всё началось, как обычно, задолго, но мы этого не видим, или стараемся не замечать. Но, во всяком случае, разрешение или кульминация были такими:
Я работал на одной из фирм отца. Руководителем. Получал не бог весть какую зарплату, но он премировал меня процентами от сверхприбыли.
Старался, из кожи вон лез…. Но получалось, что семье не хватало. Дочь родилась. Но я не из тех кто много просит – довольствовался тем, что есть. Хотя жену это не сильно устраивало.
Внезапно произошло нечто невообразимое:
Родители обвинили меня в краже. Якобы недосчитались какой-то малости. Я был уволен и потерял с ними всякое общение. Доказательства моей вины, кстати, так и не были мне предъявлены.
Как бы сильно - я не расстроился, но жена расстроилась за нас за всех. «И как же мы будем жить… Ты о дочери подумал… Что теперь делать-то…» - приговаривала она и сверлила меня как могла.
И я задумался: действительно, ну как-то слишком просто они расстались с родным сыном и достаточно резко, да и на внучку свою наплевали… На попятные я не пошёл, чтобы простить их и дальше общаться «как ни в чём не бывало» – нет! мне было тридцать, возраст, когда не меняешь решения, какими бы горькими они бы ни казались.
Сперва мы растрынькали всё нажитое ранее, затем я пошёл искать работу и не нашёл. Потом супруга прокляла меня и мою родню. Начались страшные скандалы, где я обвинялся по всем статьям. Стало горестно жить. Тягость существования обременялась дочерью, которая всё наблюдала и брала пример с родителей, бранясь и крича, когда её что-то не устраивало. Жизнь превратилась в кошмар.
- Я проклинаю тот день, когда тебя повстречала! – кричала жена.
- Тварь! Ты – тварь!!!
- Ублюдки! У тебя вся родня ублюдки!
- Ненавижу!!! Ненавижу тебя!!! – тряслась она в гневе.
Хорошо, что ей некуда было уходить, а то бы ушла. Может к лучшему, но на тот момент я бы не перенёс этого. Ведь раньше я считал себя самым счастливым человеком на земле! Я молил Бога, пытался стать смиренным и тихим… - всё без толку! Чем меньше я реагировал на её крики, тем больше она расходилась. И в тот момент, когда я не сдержался и ударил её – я понял, что пора мне уйти. Потому как невидимая, но слишком уж тонкая грань лежала между этим ударом и действием, которое бы успокоило её душу навсегда.
Она увидела во мне причину всех своих бед. Я же увидел мир спокойствия там, где её нет. Следовательно, её надо устранить или заставить замолчать. Последнее было самым маловероятным. А убийство мне мерещилось уже по ночам.
Мне хотелось, чтобы я проснулся и мир полетел вверхтормашками. Чтобы все осознали и получили мою боль, мои страдания. Я и жене утверждал, что самое страшное – это война, а всё остальное: так… пустяки… житейские мелочи…. От таких объяснений она заводилась ещё больше. И я проклинал свет, что пытался заговорить с ней.
Можно сказать, что меня искушал сам Дьявол. Сперва на убийство, а после на отмщение миру. Ха! Большего Дьявола, чем сам человек, нет на этом свете. Поймёшь это, побывав на последней общечеловеческой войне! Вот где злой гений человека вершит деяния почище всякого Сатаны.
Я вспоминал один американский фильм, где играл известный актёр, там герой мужчина-алкоголик всю жизнь стенал себя за то, что в пьяном состоянии подбрасывал младенца и уронил… на бетонную мостовую, и тот умер. Я не был пьян, но не мог объяснить ребёнку, уже не младенцу, ходящему и говорившему, что, почему его мама всё время скандалит, орёт, а папа во всём этом виноватый.
Я решился на меньшее зло – я ушёл. Пускай в никуда, пускай не думая о дочери, но это был единственный целесообразный выход из сложившейся ситуации. Я, до того момента никогда даже не повышавший голоса на дочь, начал срываться на неё, трясти и кричать. Ещё чуть-чуть и я бы шваркнул бы ею об асфальт сгоряча в момент её капризов.
А жена… она и суток не могла провести, чтобы не поорать на меня или на дочь, а бывало и на того и на того. У неё появились синяки под глазами, она стала худеть от своей злобы. И в этом опять она винила меня. Да, я не справился со своей мужской долей, но уверял её, что это временно, что я сумею ещё найти работу соответствующего заработка.
Но строй капитализма отбрасывал всё дальше и дальше мои надежды. Нет, работы были, но чтобы на зарплату от них можно было прокормить семью из трёх человек – это исключалось. Тогда смысл выбирать её, если всё равно не хватит….
Жена вернулась на свою прежнюю работу, прервав отпуск по уходу за ребёнком. Я думал, что жизнь наладиться. Увы. Она стала личным диктатором и считала, что я должен, кроме ведения хозяйства и прислуживанием и уходом за ребёнком, превозносить её и терпеть всяческое её отношение ко мне, а именно – оскорбления. Она меня чихвостила как могла. И настал тот самый момент переполнения чаши. Не мне объяснять, что когда мужчину оскорбляют, то он либо вызывает на дуэль, либо делает ноги.

Воспоминания кончились в момент закрытия дверок вагона метро. С моего последнего визита в подземку поменялось многое, например, за окном сейчас не мрачно пробегали скальные породы вперемешку с бетонными блоками, а бегали мультяшные герои. А посреди вагона вырастал герой рекламы, объёмный и тёплый.     

Слух о войне царил давно, но по телевизору ничего подобного не сообщали. Я был в трёхдневном своём отпуске, был пьян. Позвонил друг и сказал:
- Штаты напали на нас…
Это было ожидаемо и за столько десятилетий противостояния, с промежутками мнимого мирного сосуществования, дружбы, перезагрузки…, должно было что-то разразиться.
Видимо слух такой был пущен недаром: добровольцы со всей страны повалили в Военкоматы. На деле же войну нам никто не объявлял – мы «типа» просто обиделись, что наш голос в Организации по Безопасности Мира уже не имеет веса…. Ну, причину же надо найти! И наконец-то причину нашли наши! А то бы ждали, когда дойдут до Москвы, как это случалось во все предыдущие игры.
На самом-то деле причина была банальна и закономерна: не поделили зоны влияния на Балканах. Ну и началось…

Из метро я вышел на Красноармейской. Уточню, что город, в который я пожелал прибыть после демобилизации – Минск. Во-первых, он практически не пострадал за последние двенадцать лет и, как я наслышан был в детстве, что это самый красивый город Советского Союза, потому как был заново отстроен после Великой Отечественной Войны, окончившейся в 1945 году. А во-вторых… ну об этом позже.
Войну я начал  в центре переброски на перешеек Босфора, там разразилась страшная бойня, с подоплёкой религии. Турция разделилась на две враждующие половины: одна за мусульманское господство, другая за власть Папы римского. Люди решили вспомнить религию и её противостояния.
Российская миссия заключалась в предупреждении гибели гражданского населения в виде славянских народов исповедующих православие. Наивная блажь идеи в руководстве наших сил. Многие из наших военных перешли на долю ислама. Перевес был очевиден: шестьдесят процентов населения Парижа и Лондона были арабы, не говоря о жителях Балкан.  
Штаты несли знамя крестоносцев, не минуя делать обещания о миротворчестве.
Люди сошли с ума: конвенции о запрете газового и бактериологического оружия будто стали забыты. Мор пошёл с разных сторон, причём, в основном, мирного населения. Военные имели хоть какую-то защиту.
А потом случилось парадоксальное – нас посетили иные миры, причём в неизвестной для нас форме. Мы стали порядком дурнеть и истреблять всех вокруг, даже союзников. В Штатах считали, что это мы придумали новое оружие, мы на них пеняли…
Кто были теми иными, мы смогли лишь определить по внеземному оборудованию, но даже рассмотреть их в лицо – не удосужились. Страх настолько овладел человечеством, что все силы были брошены на уничтожение. И, на удивление, мы их всех уничтожили, причём так, что и следа не оставили. Контакта так и не произошло, так как они посылали угрозы радиосигналом и прилетали откуда-то на маленьких таких аппаратах размером с голубя и пуляли по нам какой-то едкой дрянью, от которой у людей выливались глаза, кровоточили уши.
Особенность завершения этой войны лежала в том, чтобы убрать все последствия разобщённости и вооружённости человечества. И это затянулось на добрых десять лет. Оказалось, что угроза из вне для человечества в целом – это тьфу! Гораздо сложнее и дольше урезонить народы, зарядившиеся борьбой. И тут вспомнились все давние и недавние конфликты, каждый тянул одеяло на себя.
Сам факт ущербности пред вселенной был человеком утерян, после победы над одним из явлений цивилизованного происхождения. Но не проникнув в детали нашествия и не найдя особенных и явных подтверждений инопланетного, Американцы не преминули обвинить Россию в санкционировании подтасовки фактов, будто бы и не было никаких нападений из вне.
Дальше: продолжение войны, всевозможные болезни, даже о которых люди забыли века назад, междоусобица, обнищания, страдания и совместное устранение бандитизма и голода всем миром, ибо мир стал настолько близок и тесен, насколько он мог.

Я уже поднимался по ступеням ко входу в массивное здание Архива Минской области.
Заранее уведомив по почте администрацию о своём прибытии и о характере требуемой информации, я был введён в базу данных и старичок-вахтёр, изучив мои документы, без труда выписал мне пропуск на двадцать четыре часа посещения архива.
Прошагав по мраморным ступеням на четвёртый этаж, нашёл двадцать шестую секцию и обратился к работнице, сидевшей за столом.
- Добрый день. Мне нужна информация об умерших женщинах в Алехалке в период с 01 по 04 день, … месяца, 19… года.
- Хорошо, - кивнула мне работница, оказавшаяся достаточно миловидной девушкой, но скрывавшейся под крупными роговыми очками.
Её моложавая, чуть топорная фигурка в бледно-розовом деловом костюме удалялась от меня в тоннеле стеллажей.
Я присел на стул и опёрся левой рукой на вазон с папоротником, правая же легла на стол и пальцы, будто сами по себе, стали выбивать барабанную дробь. Что меня больше взволновало в этот момент: смогу ли я найти ту информацию, что ищу или молоденькая работница в розовом костюме – не знаю, наверное и то, и другое. Мне уже сорок четыре и хотя теоретически можно прожить ещё столько же… но мне казалось, что я уже ужасно стар и смерть давно ходит за мной. Снаружи я выглядел ещё достаточно сносно, а внутри я был смят как испачканная салфетка.
Нестерпимой далью и болью отзывалось в душе всё минувшее перед войной. Мелочи позабылись, а особенно пережитые моменты вспоминались с едким чувством опустошённости. Зато всё до мелочей, промелькнувшее за последние двенадцать лет, помнилось отчётливо и ясно, даже с некоторым сожалением, что прошло. Словно закончил школу и не знаешь кем быть дальше, куда идти поступать. Вроде как всё серьёзное и настоящее – всё было там, а здесь и сейчас мне нечего делать, некуда себя ни послать ни применить к чему бы то ни было.
Война как бы вырвала изнутри меня всё былое и, сколько бы ни оставила во мне воспоминаний, не внесла в мою пустоту ни капли, ни кусочка. Я опустел, обмяк. Я способен только лишь убивать других и сохранять свою жизнь.
Первые два года были немыслимы и ужасны: мы не знали ни кто прав, ни за кого в точности мы воюем, ни какова конечная цель. Причём составляющие действия военных манёвров вообще не укладывались в голове. Любая информация о былых войнах не соответствовала настоящему: стрельба раздавалась со всех мест горизонта, при этом над нами постоянно ревели истребители (и наши, и вражеские), сбрасывая нечто «страшное» то на нас, то мимо. Это «страшное» было – сепарирующая бактракета. Американцы называли её «русский сувенир», наши попросту «матрёшка». Это миниатюрная бомба, разделяющаяся ещё в воздухе на отдельные мелкие капсулы со смертельными болячками. Каждая капсула имела свою отдельную заразу, то есть в одной, например, оспа, в другой грипп, в третьей энцефалит и так далее. Болезни были модифицированные: симптоматика была смешанной (чтобы сразу не стало ясно от чего лечить), смертельный исход был гарантирован и максимально близок. От одной такой бомбы орошалось до полутора километров площади. За один заход самолёт скидывал их около тысячи.
Но на удивление многие выживали. Одни практически не заражаясь (как я), просто голова болела целые сутки, тошнило и температура тела близко сорока градусов, а потом на утро легче. Боли оставались, но в сравнении с вчерашними – казались отсутствующими. Другие в страшных мучениях практически гнили заживо, но вот какое-то из веществ, пичкаемых врачами, вдруг помогало и отпускало. Полуживой труп, потом восстанавливался в лечебнице и через полгода мог снова очутиться в строю. Правда поначалу выживших после инфицирования не призывали (не думали, что война затянется), а потом начали.  
 Самое страшное – это было экранирование. Пускается луч и если не успеешь спрятаться за какое-нибудь заграждение, типа спецщита или здания, бетонного или железного забора, - то всё: Ты – растение. Безмозглое и не говорящее. Присутствуют ли при этом в головах этих несчастных мысли, наукой пока не доказано. Но то, что это дело обратному ходу не подлежит – факт. Кстати, сержант Уоллес (наш союзник сербский вояка американского происхождения. В девяностые после НАТО-вской операции на Балканах остался, влюбившись в местную девушку и бросив Штаты навсегда) стал однажды таким вот комнатным растением. Не знаю как там уже это перенесла его сербка, но мы были обезумевшие от горя. Крепкий мужик сорока лет, балагур и храбрец, завидного ума и просто хороший человек. Каждый, кто воевал рядом с ним, считал его своим другом… Да и попал под луч, как это зачастую и бывает, по нелепости… был сильный ветер, почти ураганный, мы находились в полуразрушенном посёлке (потом, много позже, я узнал, что это был пригород Женевы), сквозь частокол развалин и стволов деревьев замелькали лучи, мы все, естественно, попрятались где кто мог. Сержант выбрал старый забор… в этом была его роковая ошибка… забор свалил резкий порыв ветра… луч скользнул по телу Уоллеса и на его устах появилась и застыла блаженная улыбка идиота. Просто мышцы сперва резко сокращаются, а потом слегка обмякают и как бы коченеют на лице. Человек не «держит лица», нет выражений чувств, нет эмоций, только вечная, глупая полуулыбка.
Конечно, провожая его, каждый подумал о себе, что, мол, завтра этой фиалкой может стать он. Было серьёзно страшно. До жути. Говорили, что даже бывали случаи, что сходили с ума просто из-за боязни попасть под луч. Обычно это были те, кто либо впервые, либо несколько раз подряд попадали под «облучёвку», как мы её называли. Те же, кто попадал уже много раз, но удачно, после раза десятого уже чисто машинально прятался, на ходу, практически мгновенно, определяя лучшее место защиты.
Под конец войны, когда уже не было машинных обстрелов, когда лучемёты остались только в руках бандитов, изобрели спецщит и мы тогда смело двигались вперёд, прямо на луч, под прикрытием щита и поражали цель в считанные секунды.         

Я думаю, что пора объяснить мою вторую причину нахождения здесь в Минске и вообще в архиве. Дело в том, что кроме того, что меня так легко ушли от руководства фирмы мои близкие родственники и даже не претендовали на общение со своей внучкой, меня поразило всё это даже, как оказалось в последствии, меньше, чем то, что когда меня призвали в армию я был обследован по полной программе, с учётом не только биометрического исследования, но и зодиакального. Когда снимали параметры учитывалась астрологическая карта и там ожидал сюрприз: мой город не значился местом рождения, вместо него присутствовал Минск. Чуть южнее, примерно в пригороде… но суть от этого не менялась: я был рождён не там, где считалось до того.
Зодиак и психологическое анкетирование стало необходимым звеном для комплектования отрядов бойцов для наибольшей эффективности и слаженности во время военных действий. Эта особенность считывания личностных черт восприятия действительности и отношения к окружающему и к окружающим вдруг стала остро необходимой после украинского кризиса, когда ситуация была взведена на такой острый пик, что учитывалась возможность противостояния двух братских народов, а при таком раскладе нужен учёт не только способностей и умозаключений, но также и эмоциональной направленности, наличие возможных предрассудков, тип личности и знаковая (астрологическая) предрасположенность направленности характера.
Ведь сама война только в острой своей стадии началась лет двенадцать назад. А так вялотекущий момент заражения человечества начался задолго, лет за двадцать, до того. Ровно как кончили Союз, занавес пал, вместе с ним и закончилась холодная стадия мирового противостояния, а именно холодная война. И началось, как говорится погорячее, а именно стала разогреваться самая настоящая война, только вне зависимости от прогресса и технологий, она медленно и вяло продвигалась, начиная из далека, но так или иначе, как это и предполагалось в двух предыдущих мировых войнах, двигалась к границе нашей родины России.
Сперва был Ирак, после Ливия, Сирия, Украина… когда часть Европы снова отделилась от основной и всё северное побережье Чёрного моря вновь стало Российским, винт войны закрутил Турцию, которая, лелея давнюю мечту, судорожно отхватила себе часть Кипра… затем, как я уже говорил начались Балканы, после них уже стало яснее ясного кто против кого противостоит…

Фея в розовом костюме неожиданно вернулась, прервав цепь моих рассуждений.
- К сожалению, - сказала она, чуть наклонив голову и деловито выглянув глазками поверх очков, - в цифровом варианте нету, только вот…
И она раскрыла большую потрёпанную книгу с истлевшими жёлтыми страницами где-то посерёдке и указала прозрачной стеклянной указкой, невесть откуда взявшейся, словно волшебною палочкой на несколько строк…

Тогда, двенадцать лет назад, была ещё не настолько совершенна программа, теперь же место моего рождения определялось с максимальной точностью: Минская область, Узденский район, село Алехалка. Дата же рождения была та же только на три дня раньше, поэтому я определил разбег с 01 по 04, соображая, что если родился 01, то настоящая моя мать могла умереть либо в тот же день, либо три спустя. То, что я не был отказником это уже было мне известно по наведенным справкам роддомов и комитета по усыновлению.

Лишь несколько строк:
«Запись №3-5б371.  01 числа … месяца 19.. года, в клиническую Областную больницу г.Минска, в отделение реанимации была доставлена женщина 19.. г.р. прожив. по адресу …. д.7,  Алехалка, по пасп. данным урождённая Позарёва Светлана Пантелеевна. Незамуж. Детей нет. Дз: острая кровопотеря в результате травмы (падение во время полевых работ) и последствия самопроизвольного аборта (выкидыш). Смерть наступила по прибытии в отделение.      

- Вот только одна… - заметив, что я перестал читать, сказала фея в розовом.
Приподняв голову над книгой, я закрыл её. На толстой и ободранной по краям обложке значилось: Статистика смертей на 19.. год .. квартал часть вторая….
Я не дочитал. Стало очень грустно. И работница, поняв это, убрала книгу и поспешила вернуть её на полку. Судя по тому, что она уж очень заторопилась снуя между этажерок, мне стало ясно, что она желает застать меня ещё не ушедшим по возвращению. Я решил не спешить.

«Значит самопроизвольный аборт» - думал я. Так ничего не написали о ребёнке. Значит не мертвый. Вот тогда-то меня и подобрали. Мне ещё всегда казалось странным, ну, по крайней мере необычным, что мать (приёмная) была рождена в Минске. Видимо связи остались, вот ей и преподнесли меня, одинокого, без всякой родни, что могла бы когда-нибудь заявить о своих правах на меня… Только вот зачем?

Фея вернулась. Она участливо склонилась ко мне и спросила:
- Это кто-то из ваших родственников?
- Это моя мать, - ответил я.
- Но… - она устремила на меня сквозь очки удивлённые глазки.
- Да, вы правы о ребёнке тут ничего не написано. Следовательно он умер. Но, как видите я есть.
    
  Фею, работницу библиотеки, звали Вассалина. Она была откуда-то из Греции. Десяток лет назад её, тогда ещё 11-ти летнюю девчонку эвакуировали из выжженного городка близ Салоники. На ней не осталось живого места, думали что не выживет. «Потому-то и фигурка слегка топорненькая» - уяснил я для себя, из кусочков живой ткани собирали… Родных у Вассалины не осталось. Мы замечательно поужинали в тот день. На следующее утро я отправился в Алехалку. Дома под номером 7 уже давно не было и в помине, да и улица, хотя какая там к черту была тогда улица в деревне, давно стала частью пашни, похоронив под собой десяток старых домов. Никто о Светлане Позарёвой не слышал, в местном совете только и информация была, что её отец Пантелей Кузьмич был конюхом, ходил за плугом. Раз, напившись, уснул в яме, ночью пошёл дождь, тот, не проснувшись, захлебнулся. А о матери, то есть о моей бабке и не полслова. Оставалось только опросить моих названых приёмных родителей. Мысль о том хоть и была не приятна, но особо не тяготила.
Дни проведённые в Минске для меня стали не только частью для познания истории моей жизни, но и сыграли некоторой долей дружбы моей с миром. Эти несколько дней не то, чтобы вернули меня полностью к жизни, но каким-то образом примирили меня с ней, что я будто бы почти уверился, что мир уж и не так плох. Да, да. Война всё же несколько хуже.
Конечно, отчасти в этом помогла мне Вассалина. Мы, сдружившись как два осколка прежнего мира и не разбитых окончательно вдребезги войной, старались помочь друг другу соединить осознание того мира, где последние годы был я и того, где находилась она. Таким образом мы для себя узнали недостающие картинки и собрали в единое целое войну и мир, чтобы они стали неотъемлемой частью друг друга, и после этого как-то стала не так трагично восприниматься сама жизнь. Как будто для полного осмысления радуги не хватало каких-то цветов. И вот они были получены, собраны как положено, и оказался тёмный фон не так страшен, а светлая часть не так приторна. И в целом всё смотрится довольно сносно.
Нас связывала дружба не более того, для более глубоких отношений необходимо гораздо больше времени, чем того казалось до войны. И я не знаю можно ли сейчас найти такого ублюдка, который бы выступал за стремительные телесные отношения и возможность получить удовольствие до того как между парой возникла глубокая привязанность и трепетные нежные чувства. Этот ублюдок мог только появиться с какого-нибудь иного мира. Поскольку наш настолько настрадался, что человек стал не способен даже к попытке ранить ни чужие, ни свои чувства. Нечто перенастроилось после всей последней трагедии и отношения людей мира поднялись на небывалый уровень. Похоже, что отпал целый груз ненужных человеку и довольно мерзких наклонностей. Пожалуй, впервые человечество превратилось в естественного обывателя природы. По крайней мере, именно так я отметил изменившийся мир.

Структура жизни как таковая не изменилась: как и раньше люди отправлялись на работу, дети учились… большая часть автомобилей пролетала над головами, но нельзя отметить, что их было так много, как ранее, когда они запрудили все улицы и даже выстраивались на тротуарах для парковки. Я начал было уже привыкать к этому уютному миру, который походил словно на школьный класс с учениками во время сочинения на тему «Как я провёл лето». Каждый занимался своим, приятным ему самому делом, то и дело погрызывая карандаш в задумчивости, а кто хотел поделиться своими впечатлениями с соседом по парте, но последние, по всей видимости, работали где-то в искусстве, которое расцвело во всей красе и то тут, то там по ходу моих прогулок виднелись большие арки-ракушки над небольшой сценой где кто-то выступал или играл на музыкальных инструментах перед многочисленными рядами скамеек на которых сидели довольные зрители. Повсюду на улицах располагались художники и рисовали то здания, то людей, а то и просто небо и всё подлежащее под ним. И будто не было войны, а был простой, самый понятный исход человечества для полноценного существования.
Но мой дальнейший план подразумевал всё-таки возвращение в родной город и не только, чтобы увидеться с дочкой, но и до конца узнать тайну моего усыновления. Я простился с Вассой, так я стал называть Вассалину и, не занимая лишних слов, нам было ясно, что наша встреча ещё будет, причём непременно.


Город детства, каким его я помнил, изменился и предстал в новом виде: все высотные здания были снесены напрочь, вместо них торчали сквозь богатую распушенную зелень деревьев крыши многочисленных домов. Иные выглядывали только коньком, другие возвышались на два-три этажа, да и те сложно было углядеть за многочисленной листвой. Город пестрел красками сочной жизни. Мне нелегко было освоиться и определить правильное направление своих поисков.
Вскоре, по опросам местного населения, я узнал, что высотные здания снесены были вовсе не из каких-либо эстетических или урбанистических целях, а по причине атак людей летучими мышами, которые и гнездились в высотках, которые так были необходимы для их акустической ориентации. Оказалось, что мой город пострадал достаточно от сепаратных бомб, коими бомбили нас американцы. Но не столько жители стали восприимчивы, сколько эти летающие твари. Они нападали на людей, целясь почему-то именно в глаз, кусали и тем самым заражали несколькими хворями одновременно. Город уцелел примерно на четверть. Сперва расселились в бараках, а после сноса высотных конструкций, началась постройка мелких домов для каждой семьи в частности. Кроме летучих мышей были и москиты и грызуны, но тех тоже угомонили в свой час.
Здесь, в гостинице, я впервые за долгие годы посмотрел телевизор. Не сумев найти ни дома, где жили мои приёмные родители, ни моя настоящая семья я устроился с комфортом в местном отеле, более походившем на базу отдыха у реки. Долгим поиском информации я прощёлкал массу разновидных каналов, некоторые даже транслировали точь-в-точь телепрограмму моего детства, но в конце концов на историческом канале узнал то, что нам не рассказывали командиры военных баз.
Хоть и общечеловеческая война закончилась и даже угроза извне была ликвидирована, наши руководители человечества были уведомлены некоей гуманоидной цивилизацией, что дни нашей жизни на Земле, увы, сочтены. Нет, это не произойдёт так сразу: лет сто с гаком ещё есть, но пора задуматься об ином месте дислокации. Теперь мне стало ясно почему наши военные базы не расформировывают, а наоборот те цветут в полном смысл слова и работают во всю мощь. Им-то и придётся организовывать в своё время эвакуацию и защиту. К тому же один недостоверный канал кричал о возможной атаки враждебных пришельцев снова, но это меня как-то не испугало. А вот то, что Земле каюк… возможно, но на мою жизнь хватит ещё ножками потоптать травку. Но вот что поразило: оказалось, что Северная Америка смылась волной навсегда, а ещё такие страны как Великобритания, Япония и северная часть Африки. И кучка людей, что осталась, являла собой примерно третьмиллиардный состав населения планеты, большая часть которого располагалась в России. Бразилия, Аргентина, Австралия, Тихоокеанская Азия и страны Южной Африки сильно пострадали от химического и бактериологического оружия, распыляемого сильными мира сего. Там оставались кучки запуганного и считанного населения, впрочем, что не мешало им обогащаться и выживать за счёт импортирования кофе, табака, какао, тростникового сахара и прочей тропической ерунды, без которой цивилизованный человек уже не человек.
После полученной информации меня стало неукротимо тянуть обратно в Минск, где не только практически не пострадали местность и люди, но и ждал мой нежный друг Васса. Но я решил докончить своё дело до конца.
Выяснив в справочном бюро, где обитают мои родственники, я пришёл к удручающему выводу. Дело в том, что как ни считали в то время массовые информации и «великие люди», что воздействие на людей путём СМИ, лишним кадром и т.д. полная чушь. Оказалось, что масса людей, когда прервалось зомбирование (а прервалось оно с затоплением Штатов и Англии) оказалась в психиатрических лечебницах, где им были диагностированы потеря памяти, аутизм, прогрессирующая шизофрения.
Не прошли стороной мои названные родители и покинутая жена. Дочь, как я узнал, работала почтальоном в одном из районов. Не знаю прав я был или нет, но я не решился сунуться в её жизнь и оставил всё как есть. Может я и не прав, но силы духа мне не хватило, чтобы вот так взять и поменять ход событий, добавить родному человеку лишних воспоминаний и резких чувств…
Вот тогда до меня дошло, отчего вдруг в своё время вспыхнула нелюбовь украинцев к русским, почему раздосадованный сосед, сын украинца, посылавший деньги родному отцу на Украину, вдруг получил СМС-ку: мне твои Москальски гроши не нужны. И моя личная трагедия предстала ясностью. Промывки мозгов, которым поддавалась часть света, увенчалась печальным исходом для множества людей, ради попытки совладать одной частью суши другою. Которую скрыла планета Земля под водой. Ради чего? Миллионы людей пострадали ради попытки одной кучки властолюбцев повелевать целым народом. Но это закончилось, как и всё на Земле имеет конец. И быть может я, не столкнувшись так близко со всем этим, так и не знал бы всей трагедии войны, которая коснулась не только прав за территорию, но и личностных прав индивидуума.

Быть может, я буду жалеть, что не увиделся с дочерью, но я поступил ровно так, как твердила мне моя совесть. Фиалки, как мы называли на фронте тех, кто попал под луч, именно такими стали отец и мать, которые некогда пригрели меня и воспитали. Понять их отречение от меня, на почве вовсе придуманного моего воровства средств фирмы, теперь можно понять – их зомбированный мозг творил всё то, что необходимо для разрушения мироустройства. Ведь если разрушается ячейка родственной связи людей, то разделить чужих не составляет труда. Та же участь постигла и мою жену. Но всё таки мы выстояли, причём в большинстве своём Славяне, видимо дух наш силён. И непоколебимы мы!
Проанализировав всё то, что я узнал из роддома, откуда меня выписывали и сопутствующую информацию, вывод напрашивался один: так как приёмная моя мать родила мертворожденного, ей страстно хотелось всё переиначить, потому она и обратилась в Минск, к своей давней знакомой, которая и посоветовала подменить… а тут такой случай. Незамужняя, без родни, умерла и оставила послед живым. Концов нет. Можно выдать и за своего. А уж когда зомбирование вошло в апогей, то отказаться было легче без всяких душевных травм.

Но всё же я благодарен им, моим названным родителям, потому как если бы не вся эта ситуация, то я бы никогда может и не побывал бы в Минске, в Алехалке и не встретил бы такого хорошего человека как Васса…. Пожалуй, так мне кажется, что я её полюбил. И сейчас я лечу к ней. Мне хочется надеяться, что и она испытывает такие же чувства ко мне. Тогда мы сможем быть вместе. И наверное останемся в Минске или переедем в Алехалку.     

                                                                                                Богдан Максудов, 2012-2014г.