Киносценарий. первые двадцать минут первой серии

                                             Серия 1

Ясный весенний день. Чистое небо, солнце припекает. Новоотстроенный городской бульвар: скамейки, расположенные квадратом вокруг саженцев деревьев, здания из нового кирпича кремовых тонов пестрят рекламой зазывая в бутик, в кафе. Тротуарная плитка, фонтан. Канализационная решётка, над которой стоит, всматриваясь, молодой невысокий мужчина. На вид ему лет под тридцать, заметно нервничает и чего-то ожидает, пытаясь себя занять то разглядыванием решётки, то рассматриванием крупных цветков молодого деревца. Это Аркадий. Одет он просто и не замысловато: нечто среднее между консервативностью и молодёжной модой. Мимо в разные стороны идут люди, некоторые встречаются, радостно приветствуют друг друга. Новый бульвар явно облюбован горожанами как место для встреч. Аркадий смотрит вверх, в небо, по всей видимости, высматривая тучу, ему явно жарко.

Среди прохожих появляется высокий мужчина в белом костюме свободного кроя. Все обращают на него внимание. Он идёт уверенно и свободно. Аркадий тоже на него засмотрелся и даже неуверенно шагнул на встречу, подумав, что это тот, кого он ждёт.  Внезапно человек в белом костюме резко остановился, закрыл глаза, потом вскинул руки к небу и прокричал нечто невнятное,  донеслось только:

- … Чур… мне меч!

В руках субъекта блеснуло что-то длинное металлическое, он резко рубит перед собой, будто отмахиваясь, и падает внезапно на спину. Прохожие все, оцепенев, останавливаются и напряжённо вглядываются в медленно расползающееся красное пятно на груди человека в белом костюме.

Явно, что очевидцев происходящее ошеломило, кроме Аркадия. Тому вспомнились картины из своего студенческого прошлого:

Кафельный пол, стол на железной раме, крашеной в белый цвет, с бетонной столешницей. На столе препарированный труп, скорее всего мужчины. Над ним со скальпелем в руке стоит мужчина в белом халате и говорит:

- А это, господа-коллеги, та самая лигаментум…

Аркадий возвращается из воспоминаний в тот момент, когда труп человека в белом костюме уже погружают в машину скорой помощи. До него доносятся голоса зевак:

- Да! Меч так и не нашли!

- А был меч? По моему – шпага!

- Сам себя кокнул…

- А убийца что?

- Сбежал в сторону проспекта…

Аркадия окликает подошедший человек с сумкой через плечо, белая рубашка, наглаженные брюки:

- Это вы по поводу работы?

Они вдвоё сидят в ближайшем кафе. Аркадий пьёт кофе, работодатель заказал фруктовый чай.

- Почему не в офисе вы спрашиваете? А у нас офиса нет! – торжественно с явной гордостью произносит, снимая сумку и извлекая из неё чистые листки А4 и несколько карандашей, работодатель.

- Это как? – недоумённо спрашивает Аркадий, уже что-то подозревая.

- Очень просто – он нам не нужен.  Вы сейчас всё поймёте почему! Но обо всём по порядку, - раскладывает перед собой стопку листков, вооружившись карандашом, продолжает, - сколько бы вы хотели зарабатывать?

- У вас нет фиксированной ставки? – спрашивает Аркадий допивая кофе из маленькой чашки.

- А всё же?

- Не меньше двух…

- Две тысячи долларов! Отлично! Я вас правильно понял, - надвинувшись корпусом вперёд.

Аркадий молча соглашается.

- Тогда продолжим, - работодатель рисует на листке число 2000, обводит кружком, ставит жирную точку – офис не нужен и вы поймёте почему, от вас требуется всего несколько часов в день… Скажите вы умеете принимать решения?

Аркадий выходит из дверей кафе, явно раздосадованный. Он неторопливо идёт по бульвару в сторону проспекта. Вид у него осунувшийся, лицо выражает глубокую озабоченность. Усиливается шум с проезжей части проспекта. Аркадий снова вспоминает:

Кабинет главврача больницы. За столом в белом халате и в высокой шапке сидит седой мужчина с глубокими складками на располневшем лице, держит в руках лист заявления. Аркадий стоит на затёртом ковре у двери.

- И как понимать? – главврач поднимает взор от бумаг и буравит ими Аркадия, - насовсем? Или нашли себе другое место?

- Насовсем, - отвечает Аркадий, слегка кланяясь.

- Ваше право… - размашисто подписывает, - вы были неплохим специалистом.

Пересекает проспект и сворачивает на небольшую уютную улочку со старыми домами, дореволюционной постройки. Часть домов разрушена, лишь оставлена фасадная часть, кипит стройка. Аркадий останавливается у одного уцелевшего четырёхэтажного дома, довольно узкого с бедным крыльцом, уже полностью рассыпался кирпич ступенек, окна забиты железными щитами, около потрескавшейся много раз перекрашенной двери покосившаяся вывеска времён девяностых двадцатого века: «Видео… раб. С 9…. До…».  Аркадий грустно взирает на вывеску, потом на дом в целом и вслух говорит:

- А ведь здесь когда-то жили и испытывали радость…

Та же улица, но середина девятнадцатого века. Дома красивые, крепкие, вместо асфальта – булыжник. Моросит дождь, по всему видно давно: лужи вдоль бордюров достаточно глубоки. Проезжает карета, колесо, попадая в лужу, брызгает водой на проходящую пару: кавалер и дама под зонтом. Кавалер под локоть оттягивает даму от дороги, та подтягивает юбку. Знакомый нам узкий дом. Окна второго этажа, за одним стоит фигура.

  Внутри дома. Кабинет. У окна стоит мужчина (хозяин дома, Евгений Петрович Телейка), достаточно моложав и сперва его с полной ответственностью можно назвать юношей, но врезавшиеся в его лоб морщины отягощают внешность и добавляют годы. Одет в строгий серый сюртук. В его руках, периодически вздрагивая, находится листок бумаги, расписанный лёгким красивым почерком. Чёрные аккуратные усы на светлом молодом лице едва скрывают волнение губ. Похоже, он сдерживает слёзы. Читает.

Голос за кадром. Женский мелодичный и нежный.

«                               …Милостивый           государь!

Низко кланяюсь вам за терпение и за труд, коими вы позволяете мне оздоровляться в этом чудеснейшем месте. Хотя ничто не может затмить в моём сердце тревогу за вас и за наше дитя. Всею душой я с вами. Как жаль, что сама виновна в нашей разлуке, но видимо такова судьба… Как поживает наша доченька? К слезам моим образ её, увы, не оставил в памяти следа, да и, думаю, она давно уж стала другою лицом и телом.

Дела мои идут на поправку, всё пережитое нами вспоминаю словно ужасный сон. Доктора обещают, что отпустят меня не ранее конца сентября. Очень уж за вами скучаю!!!

Буду завершать письмо, ибо мне не велено долго напрягать взор. Как там вы, мой супруг? Ох, намаялись вы со мною! Простите за тот груз, что лёг на ваши плечи. Я вернусь и всё станет как прежде, до того как случилась наша беда!  Лизонька пишет, что Агнесса уже может ходить сама и любит наряжаться. Даст мне сил всевышний, и я порадуюсь с вами и глядя на вас. Ваши письма так глубоки, так нежны, что я перечитываю их по нескольку раз (тайком от докторов). Лизонька пишет: ваши дела пошли на поправку, что есть хороший новый задел. Я понимаю, вам неловко отягощать меня деловыми новостями, но всё ж мне это приятно – дела ваши спорятся.

Обещаю быть прилежной больной, дабы вернутся к вам ранее сентября.

Целую вас. Ваша супруга. »

Оторвавшись от чтения, он устремил взор своих синих глаз в окно. Отойдя от окна, он сложил письмо во внутренний карман и медленно закружил по комнате, обходя громадный письменный стол у окна и направляясь по ковру к комоду, что стоял в другом конце помещения. Хождение хозяина было остановлено скрипом половиц – в кабинет вошла женщина средних лет в белом чепчике и широком тёмно-синем платье. По умилённому прищуру светло-голубых глаз можно было угадать отношение женщины к хозяину.

- Здравствуй, Лизонька! Вот письмо получил… скучает, - сказал и отвернулся, снова сдерживая эмоцию.

- Рада за вас. Всё будет добром, вот увидите! Агнесса пожелали уже проснуться.

- Да. Я сейчас…

ВОПРОС К ЧИТАТЕЛЮ: вам понравилось? Вы бы продолжили  смотреть это кино?