МОЛОКО

«МОЛОКО» - гласила вывеска. «Давненько здесь молоком и не пахнет», - подумал Глеб.

Магазин Плодовощепрома Молочного комбината Днепровского района Министерства Пищевой промышленности УССР перестал существовать давно, ещё при советах во время повсеместного открытия вино-водочного окна. Тогда мамаши семейств теснились с братской очередью отцов-алкоголиков и просто пьяниц, после обеда.

Он решил зайти. Именно здесь нальют и не спросят. Тут царила некая сфера пунической бесхозности посетителей. Внутри остро пахло солёными зелёными помидорами и копчёной килькой. На пустынном прилавке продавщицы за решёткой царили маленькие островки закуски из резаных солений и одиноких хлебных квадратиков с повядшей рыбкой на толстых керамических блюдцах с блеклой голубой каёмкой. Позади неё высились грубозатёсанные, засаленные деревянные полки с несколькими видами водок и одинокой тёмной банкой энергетического напитка. В глубине зала находилось несколько столов с лавками, за двумя которыми восседали жрецы огненной воды разного возраста, но стабильно серо-коричневого окраса лица.

Глеб заказал бутылку нольпять, стакан и пару помидоров. Дама в синем переднике и перегидрольной причёской весело улыбнулась и чётко выдала мелочь сдачи. Он сел за незанятый столик.

После первой, опрометью брошенной в рот порцией алкоголя, Глеб задумался о причине его нахождения здесь.

Его первая жена была на редкость хорошей девушкой, встреченной в институте… Видимо поэтому он вспомнил сперва о ней. Это была романтика, страсть первой любви и юношеский максимализм о том, что это единственное чувство и навсегда. Но совместная жизнь не придала ярких красок, а отяготила существование обоих и очень быстро они нашли, что лучшее, что они могут сделать друг другу, так это расстаться, причём как можно быстрее и навсегда.

Это тягостно-сладостное томление в ожидании следующей встречи с любимым человеком, которое уже появляется и щемит душу ещё до расставания… И каждодневное лицезрение объекта своих чувств…. Разные вещи. И люди, к сожалению, при совместном проживании уже не сдерживаются, и любимая оказывается тоже пукает, а он, ею горячо обцелованный, рыгает после обеда и не хочет чистить зубы по воскресеньям.

Но это у всех и всегда, да только во времена юношеского максимализма – это страшный и непоправимый удар. Она – не идеал, он – не идеал. ВСЁ. Это конец!

Вторая была… по совету друзей. Согласно народной мудрости. И умница, и хозяйственная. Немного лицо лошадиное, но это пустяк…

Всё, в принципе, Глеба устраивало. И облик супруги уже в чём-то казался миловидным, поскольку привычка рисует нам образ изображения многофакторным, основываясь, прежде всего, на случаи поведения в ситуациях нас волнующих. А она была доброй и любящей. Только вот Глеб однажды понял, что он не хочет детей от этой женщины. И для мужчины это решает всё. Он развёлся. Страданий не было – она стоически перенесла свою боль.

Третью он нашёл сам. И врезался по уши! Она крутила им как могла, а могла много… Глеб был в восторге: она заводила его так, что он почти брызгал слюной при виде её. Сначала от перевозбуждения полового влечения, а после от накала психики в следствии её выходок. Она была с ним резка, груба, но давала ему такой прилив… что даже отливы в виде постоянных скандалов не смогли его отвернуть от неё.

Конечно, он захотел детей. Она родила ему дочь. Он был счастлив. Дочь подросла и вместе с мамой на Глеба устремлялись два уничтожающих его орудия. Две женщины в доме казались ему кармой и карой господней. Ему было тяжело: периодически казалось, что его просто едят, заживо, обкусывая… начиная с мозга.

После очередного скандала ему неукротимо захотелось удавиться. Толи не нашлось подходящей верёвки поблизости, то ли вернулось самообладание или разум включился, но факт в том: он остался жив, сильно погрустнев.  

К магазину с неоправданным названием его вывел очередной сеанс обсуждения разногласий с женой. Он захотел напиться. Причём не так как он делал это раньше: случайно перебрав на празднике с коллегами или друзьями, да приползши домой с чувством вины – нет! Не так! – абсолютно надуманно, заведомо желая упиться в грязь!

Второй стакан не заставил долго ждать. Но, в отличие от первого, был почти полным. Грузно выдохнув, скривившись от переизбытка спиртовых паров в носоглотке, да вкусив поганенькую дольку зелёного томата, ему захотелось закурить. Но к его несчастью, когда он оглядел стены заведения, где табличками, где с помощью листков бумаги размещались перечёркнутые дымящиеся окурки, запрещающие курить. Успев вложить в рот сигарету,  Глеб встретил встревожено-грозный взгляд буфетчицы-продавщицы.

Покурив на улице у входа, он вернулся за столик. Глеб отметил про себя, что походка его стала довольно-таки неуверенной.

- Быстро я укатался, - присаживаясь, сказал вслух Глеб, оглядывая ополовиненную бутылку своего пшеничного напитка.

 Налив полстакана, Глеб поднёс его к губам.

- Третий – за любовь, - сзади хлопнул треснутый голос.

Глеб обернулся: за ним одиноко за столиком сидел старик с густой сединой на голове, бороде и усах. Он был в белой рубашке и синих штанах, наподобие офицерских и в руке тоже держал наполненный стакан. Старик протянул чуть вперёд руку со стаканом, будто чокаясь с Глебом и залпом выпил.

- За любовь… - согласился Глеб и, отвернувшись от старика, с кислой миной вдавил в себя сто грамм.

Второй поход покурить для памяти прошёл незаметно и Глеб уже снова сидел за столом. Остаток водки пришёлся как раз на чуть больше чем полстакана. Пить не хотелось. В голове шёл электропоезд, с явными неполадками в предпоследнем вагоне. «Но раз в грязь – так в грязь!» - уговаривал он себя.

Выпив, затем сходив в туалет, где даже был умывальник, оказавшийся приятной возможностью освежиться, умывшись и снова покурив, Глеб почувствовал второе дыхание и направился к буфетчице, как он её уже для себя прозвал. Та расплылась в блаженной улыбке, то ли стараясь соблазнить, то ли радуясь пополнению кассы.

Он заказал ещё одну поллитровку, батончик «Щелкунчик», пару резаных помидоров и тарелочку с килькой. Всё обошлось удивительно дёшево. И продавщица предложила ещё бутылку спрайта, вынутую из-под полы, видимо собственных запасов. Глеб сказал:

- Давайте тогда лучше энергетически… - последняя буква не удалась почему-то.

Буфетчица наклонилась вперёд и шепнула:

- Не надо вам… - и оглядевшись, будто выдавая государственную тайну, - он просроченный.

- А-а, - проговорил Глеб и согласился на газировку со вкусом лимона.

Два последующих полстакана прошли на «ура». Килька оказалась весьма вкусной, а шоколадный сказочный герой отдавал приятной горчинкой, хотя был белёсым и жёстким при раскусывании.

Глеб курил уже в коллективе. Налаживание дружеских контактов произошло весьма успешно.  

Решив пригласить за столик старика, после того как тот развеселил всю кампанию на курилке шуткой о том, как один мужик на рыбалке вместо червя нанизал на крючок часть своего тела, Глеб тяжело осел на лавку. Старик примостился рядом, подхватив свой стакан и опустевшую бутылку. Соседи-собутыльники рассаживались по местам, гогоча и приговаривая:

- Ну, Васильич, ты по шуткам мастак!

Оглаживая бороду, старик был довольным, с прищуром поглядывая на Глеба. Тому представилась история с незадачливым рыбаком, и почему-то стало больно в том участке тела, где тот умудрился подцепить «червяка».

- Почему люди пьют? – вдруг осмысленно произнёс старик и тут же, не дожидаясь ответа, выпалил, - хотят уйти от реальности.

- Вот ты, - продолжил он, - с женой поругался, да?!

Глеб приосанился, попытался сделать напыщенный вид и ответил:

- То, что у меня кольцо на пальце…

- Значит! – остановил его дед, - твоя реальность тебя не устраивает – ты от неё бежишь.

- Бегу… - согласился Глеб, - а вы? Вы ведь тоже…

- Не-ет. Здесь как раз моя реальность, - старик оглядел зал, - здесь. Я убегаю от неё к моим внукам. А они, - он оглядел снова зал, - все щенки, и ты…

Глеба немного мутило. Старик располовинел остаток бутылки Глеба по их стаканам и крикнул:

- Глаша! Нам ещё чекушечку. За мой счёт.

Мгновенно буфетчица водрузила на стол двухсотпятидесятиграммовую бутылочку пшеничного яда.

Глеб попытался отмахнуться. Старик начальственно мотнул головой, мол, надо.

Они выпили и Васильич тут же обновил, подняв стакан и произнеся тост:

- За прибавление кило!

Глеб согласно выпил, не ощущая никакого вкуса, только состояние дремоты.

- А вот теперь, сынок, я тебе объясню, что это за тост…

«Детей было в семье семеро, когда я появился на свет. В общем было четырнадцать, но шестеро умерло до моего рождения. Когда я подрос до рабочего возраста, то есть до шести лет, нас-то было всего шестеро: одна сестричка скончалась от тифа, а старшего братца затянуло в прокатный станок на фабрике, по кускам и хоронили.

Мне было восемь, когда революция случилась. Мне не было чего выбирать до неё: отец разнорабочий, мать… как бы тебе объяснить… по нашему - туалеты мыла, ну а тогда… какие туалеты… ямы чистила. Папаша-то крупно бывало зарабатывал: нам то крендель сладкий купит, то яиц корзину принесёт. Только вот выпить любил, а когда деньга в штанах… и играть любил… когда в «говно», была такая карточная игра, выиграет – всей семье радость. Когда же проиграет – пьёт по-чёрному, из подвала хозяйского не выходит. Как-то раз там и простыл, занемог. Доктора позвали – да поздно. Скончался старик мой.

Что хош говори, а Ленин великое дело сделал. Иначе я как – только в говно, матушке подмогать, а так – в Партию вступил. Нет, ты не думай, кренделей не сулили, да и не платили вовсе. Это только красноармейцам, что на фронтах, копейку давали, а нам – ничего, шиш с маслом. Зато – человеком себя почувствовал, грамоте обучили. Дали работу у машиниста в помощниках. Стал я зарабатывать, ну а после как сам паровоз стал водить – сахар, а не жизнь! Ну, потом гражданская – я на передовую, а мне пуля в голову и госпиталь. Вердикт врачей: ни на что боле не дееспособен.

Война всех размотала: дома только я, лежачий, да сестрёнка, что замужем за красноармейцем, тот в Польше погиб, ну и мать также как я - с постели не сымешь.

Тоска взяла, стал я читать. Бывало, как литература глаголит, эдакие случаи, что лежачий вставал. Мне-то пуля  в голову, а не в хребет. Говорят, что если в хребет, то конец однозначно, а тут голова… она всё может.

Встал я и на работу устроился. Реввоенкомат. Тяжело было, правда паёк давали, но на нас троих не хватало, да и сестра похоронку получила, вовсе опечалилась, по дому ничего делать не могла.

Стал я главой местной ячейки, стал грамотность распространять. Пару раз стреляли в меня, за то что тёмное население к наукам приобщал, да всё мимо – так, оцарапали. И вот,  попавши в руководящее звено на заводе, понравился я в разговоре одному еврею в очках. Тот сказал, что он к себе меня возьмёт. Рассказал мужикам, а они меня на свист с хохотом, говорят:

- Какой он тебе еврей! Он грузин и глава республиканской ячейки.

А по мне еврей, да ещё в очках. Ну да бог с ним. Забыл я тогда о нём.

И вот как-то раз бывал я по партийному делу в Москве, призвали меня кабинет, когда очередь подошла, и предложили работу по безопасности нашей родины в народном комитете. Я был согласен на всё ради новой родины, которая не дала мне умереть, научила грамоте, работу не тяжкую дала, что кормила мою мать и сестричке дала земляной пай, да выплату за мужа-бойца оформила.

Много всего было…. И видел как-то раз его. И бывал где он родился и мать на похоронах видел: махонькая она была. А отец, говорят, картёжник был, как и мой, правда и сапоги справно шил.

Женился я прямо перед войной. Но кто знал…. Поговаривали, будто сам он знал, всё предвидел, но не считал нужным нападать первым, иначе всё обернулось бы супротив нас.

В мае сорок первого помер мой сынок и года не пожил…. После я на фронт, жена дома, в городе на Неве. Там, как позже узнал, дочка у неё должна была родиться… так и вспухла от голода вместе с нею, замёрзнув….

Война прошла. Мы победили. Я внутренних врагов бил как мог. И не считай меня самоуправцем или убивцем: рекомендовал почти всех под расстрел. А как можно, если я узнаю по делу, что тот, кто передо мною сидит хлеб свёл на сторону с грузовика, что по дороге жизни должон идти. Может той самой краюхи и не хватило моей жене…

Всего кило… одно кило веса тела может решить главное: жить или нет… Понимаешь?

Ты понимаешь??! Детей двоих лишился я! Супруги любимой! Мать с сестрой в вагоне для эвакуированных под бомбёжку попали…

Прошли годы, отстроилась страна. Женился я вторично. Родили троих деток: старшой сын и двое дочурок. Сын стал майором, имеет трёх детей. Дочери по одному. У меня пять внуков: две внучки и три внука! Жена померла, как узнала, что страна наша распалась, так и занемогла. На книжке денег скопила: аж пятнадцать тыщ! Я даже не знал, ничего сам не собирал – только тратил. А она воно гляди как… о детях, да и о внучках думала…

Теперь что… внучкам за тридцать… правнуки имеются. Мои подвиги теперь постыдны, да и не зачем были… даже думали привлечь… духу не хватило: всё-таки почти сто лет. А у нас всё ж таки не Америка какая чтобы стариков в острог пихать.

Вот сижу тут и вспоминаю… и тут моя жизнь, вся без прикрас протекает…

Тут её и оставляю, а там правнукам радуюсь, хотя сейчас время такое, что я им как бы и лишний. Так что вот так. А ты, молодой, если чего нашёл в жизни своей такого как у меня, тогда и верно: след тебе быть тут и пить беспробудно, а коли нет… зачем тогда? Что у тебя плохого?...»

Глеб вернулся домой уже затемно. Дочь спала. А жена даже не ругала, тоже спала, но заботливо постелив диван в гостиной.

Ему было очень дурно, но на миг, перед тем как полностью отключиться в сон, Глеб подумал, что он очень счастливый…

                                                                                           Богдан Максудов, 09.08.2011.