Происшествие на улице
Пешкова.
Однажды
на переулке Пешем произошло убийство.
Правда переулок был вовсе и не переулок, а улицей и называлась она имени
Пешкова (кто помнит, была такая девичья фамилия у М. Горького), но в народе
утвердилось такое самоназвание: Пеший переулок. За незначительность построек,
видимо, и по незнанию фамилии Пешков. Один только оперуполномоченный и помнил,
наверное, потому и в документах записал так. А вообще даже в картах современных
значилось, порой, пер.Пеший. Как в одном областном центре улицу имени Лешко
Попеля (героического фельдшера времён Первой мировой войны) обозвали Ляшка
Попеля и также в картографии писали, ну это так, к слову.
Убили
молодого парня двадцати трёх лет. Все были поражены: внук судьи, всегда
здоровался со всеми…. А убил его, в чём сразу признался, пенсионер шестидесяти
пяти лет Евдокимов Пётр Алексеевич, среди соседей прозванный «старик
Розенкранц», ну об этом поподробнее…
Жил
Пётр Алексеевич в однокомнатной квартире, что осталась ему от покойной сестры.
Переехал он лет десять до обозначенного инцидента, с дальнего севера и ни
семьи, ни детей не имел. Сестра его, покойница, тоже таковых не имела. Была у
них соседка смежная (дверь в дверь), старушка, дочь которой ещё в начале
девяностых в Москву переехала. Старушка-то, похоже, и одна только ладила с
Петром, а прочие соседи его не потчевали, потому что сам по себе был, мало
говорил, да и не всегда поздоровается. И дали ему, к тому же, прозвище обидное
«старик Розенкранц». Это потому, что звонок дверной был старый, не сменянный,
там под кнопкой табличка с окошечком, как раньше принято было, красовалась, а в
ней надпись «Розенкранц», был жилец тут такой задолго до сестры Петриной.
Был
ещё один момент: в трудные девяностые годы, когда двери старушки и сестры Петра
часто малолетками обихаживались (то описают, то слово матерное нацарапают… ), а
после и вовсе счётчики электрические украли, что в щитке снаружи были, решили
они отгородить свои две квартиры от общего подъезда и поставили дверь железную
на ключ. У сестры возможность такая была, она всё ж на заводе
металлоконструкций работала, там ей слесари всё и смайстрячили, и установили. Загвоздка
была в том, что перегородка захватывала лестничный пролёт (таков уж был полёт
фантазии архитектора, строившего дом, что их аппендикс из двух квартир
находился у лестницы), но они роздали остальным соседям ключи, пояснив
ситуацию, с которой те участливо согласились (к тому же лифт был всегда исправен,
к чему лестницей пользоваться), и вроде зажили спокойно.
Не
спокойно стало, когда старушка соседка умерла. На год позже сестры Петриной.
Дочь квартиру за собой оставила, но переселяться с Москвы и не думала, вот и
пустовала квартирка. Жил в своём аппендиксе старик Розенкранц один. А к соседке
по этажу внук переехал, насовсем. С родителями что-то не поделил, а бабушка,
судья на пенсии, его приютила.
И
как-то внучку этому стала поперёк горла дверь эта железная злосчастная, и
старик этот. То плюются с друзьями и курят рядом с его дверью, то матом
ругаются, а то стучат среди ночи, барабанят в дверь, чтоб открыл, когда лифт,
вдруг, перестал работать.
Старик
ему и дружкам его:
-
Ключ с собой надо носить!
Внук
судьи ему – ноль внимания, а на следующий день звонок дверной оборвал.
Старик
Розенкранц (хоть уже и с новым звонком, без «Розенкранц») к судье, так мол и
так. Та же ему в ответ:
-
Ой, ну что делать… Так он мальчик хороший, но ему с родителями сложно…
-
Ну вы скажите ему, пусть ключик с собой носит.
-
Да, да, - кивала старушка судья, - я обязательно передам… - и закрывала дверь.
«Ни
черта не передаст» - думал про себя Пётр Алексеевич.
Ходил
к другому соседу по этажу, Иннокентию, тот ему так отвечал:
-
А-а! Дед, плюнь! Он мне цветы в вазоне, что на стене я пред дверью привесил
сорвал, за то, что я ему сказал, чтоб больше тут не матерился, так как у меня
дочь растёт. Плюнь!
Дед
плюнул, но не помогло.
И
вот как-то раз лежал Евдокимов на своей тахте и жизнь свою непутёвую вспоминал.
Оказалось что жил он как-то напрасно: денег не накопил, жилья от государства не
успел получить, вот в сестриной оселился, семью не завёл…. И как-то странно –
куда ушли годы? Вот вроде работал, был на счету, и не в уютном климате, а в
глубокой тайге разведывал, месторождения разрабатывал… И вот времена пошли: ни
почёта, ни уважения… хотя бы к возрасту.
Тут
в дверь громко постучали и не в деревянно-фанерную квартирную, а в железную. И
с такой неистовой яростью, что у Петра Алексеевича в груди что-то схватило.
Потом попустило и в голове злость хлопком взорвалась:
-
Я вам, сукины дети, щас устрою!
Пока
он шёл «тарабарры!!!» в дверь усиливались, и чем яростнее колотили в дверь и дергали
ручку, тем злее становился старик Розенкранц.
Он
рванул в коридор, вскрыл защёлку квартирной двери, прошлёпал быстро тапками в тамбур,
так что один тапок слетел, и открыл железную дверь.
На
лестнице красовался подвыпивший внучок соседки-судьи и чуть поодаль его кореш,
слегка стеснительный парень.
-
Старик, б..я, я тебе в следующий раз…
Внучок
не успел договорить. Евдокимов схватил его тщедушное тело за локотки, прижал сильно
их к рёбрам и, приподняв, просто бросил…
«..убитый
получил перелом шейных позвонков, вследствие падения со ступенек, отчего и наступила
смерть. Также при вскрытии было обнаружено: переломы рёбер с обеих сторон, по причине
сдавления…»
Никто
из соседей не мог ничего плохого сказать об убитом, в том числе и Иннокентий, в
среднем все говорили одно:
-
Да хороший хлопец был, нормальный. Здоровался всегда…
А
о Евдокимове П.А.:
-
Да скверный старик был, чего от него ожидать. Мутный какой-то. Не в себе…. Такой
мог…
Евдокмову
П.А. дали десять лет заключения. Несмотря на явку с повинной, прокурор трактовал
произошедшее как акт спланированной подготовленной мести и потребовал рассматривать
«как убийство с отягчающими».
Богдан
Максудов, 27.10.2012.