Злость – это найденный выход бессилию.
По её спине пробежали мурашки. «Точно, обо мне судачат» - подумал она.
Соседки Глаша и Вероника не спускали глаз с промелькнувшего мимо них и уже исчезавшего за поворотом велосипеда Зины, Зинаиды Михайловны.
- Вот стерва драная! И никак не шибанётся со своего велика! – сквозь зубы сказала молодка за тридцать Вероника.
- А чё ей сшибаться? – скривив губы и продолжая смотреть вслед Зины, спросила Глаша, женщина лет сорока с гаком, - вот если б ты на счёт Клавдии сказала, так то да! Центнера два на сидалище умещает.
- Ге! Сказала! Клава – женщина порядочная, чё ей сшибаться? А эта? Сельдь иваси полуисдохшая, да ещё греха на ней вал с возом!
- Да будет те! На ком греха нет?!
- А на мне – какой грех-то? – вопросительно-нагло заявила Вероника, - а? Не чую?
- Да, Бог с тобой! – Глаша пожала плечами, - тебе с неё шо? Дура баба, да беснуватая. Но коли помочь кому – дасть…
Глаша сделала пальцем в небе неопределённый жест.
- Кому? – не унималась Вероника, - тебе чтоль на похороны пообещала?
Вероника загоготала, а Глаша, с полминуты погодя, засмеялась ей вслед.
Зинаида Михайловна, заведя велосипед в сарай, вошла в дом и не спеша стала раздеваться.
Это мгновенье она очень любила: когда скинешь всё уличное, оставишь в сенях, затем отворишь в дом дверь и повеет на тебя теплом прогретого очага. Любила она одеть рубаху и боле ничего не одевать, да босой по избе ходить.
После всего, в кухне, поставишь на разогрев харчи, да откупоришь бутылочку, да глотнёшь слегка… ой! Да чего ж хорошо! Жаль, что только мужика рядом нет!
«Да такого, чтоб не пьющего, да не гулящего, да крепкого нутром…» - задумывалась Зина загодя.
А мужики у Зинаиды были, но все сплошь не те, о которых мечтала. Вот и выгоняла всех взашей за ворота. Но то дело было молодое, а теперь уж полтинник с гаком, состарилась вся. Сыновья (все трое от разных мужей) разлетелись, у каждого семья своя. А ей то что делать? Вот и бывало мечтала о хорошем да бойком муже. Она таких любила, бойких, что как мёд с молоком, терпковатый, белый да сладкий.
Не любили Зинаиду бабы, особенно те у которых один мужик за всю жизнь был, поговаривали, что если и на ногах все пальцы сосчитать, то и того не хватит сколько у неё мужиков было.
Однажды появился новый сосед в селе, забор к забору, огород к огороду. Молодой правда шибко, но тёртый калач, остёр на язык, но культурный. Замечталась Зинаида. Стала поваживаться к соседу, а тот, знай себе своё там делает, а на неё и глазом не ведёт. Вскопает клочок землицы, посадит что-то и обратно в город, там, говорит, у него семья. Мол, специально в селе участок купил, чтобы родне собственные фрукты-овощи скармливать. Чудной какой! Нет чтоб всё вскопать, а он нет: тут клочок под то-то выделит, там под другое, а кругом бурьян себе растёт.
- Ты чего, сосед, сорняк-то не выкашиваешь? – спросила как-то Зинаида.
- А он мне не мешает, а даже порой и полезен: вот огуречный лист не любит прямого света, так сорняк ему тень создаёт. Потому лист не выцветает и не сохнет.
Вот чудной!
Время шло и как-то раз решил сосед отгородится забором по периметру, высоким да непроглядным. Затосковала Зинаида, что не сможет боле с ним через штакетник разговаривать. Тосковала-тосковала, а после злоба её взяла: мол, не хочет, подлец, на ейну рожу смотреть! Встала к зеркалу, глянула: а морщины-то исполосовали лицо, худоба её, что стройностью называлась ранее, кости все напоказ вынула… Ну, гад, я тебе сделаю райскую жизнь, я тебя сживу с села этого проклятого! – решила Зинаида. И только вот этой мыслей и жила она все дальнейшие дни.
Сперва слух разнесла Зинаида по селу, что сосед её сектант и вегетариянец. После в сельсовет жалобу понесла, что бурьян, мол, соседский нескошенный ей мешает: опыляет поле вспаханное и тень на межевые плоды даёт.
Селяне словам её ухмылялись, но поддакивали. В сельсовете жалобу закинули в стол.
В следующий раз она съездила к одной старухе, взяла корень на усыхание, дома проварила и обрызгала через забор весь участок. Но сосед как ездил, так и ездит. И сухости, вялости в нём не примечалось.
Тогда пошла она на решительный шаг: упросила сынов своих горючими слезами и развалили они ночью часть забора, что между крыльцами обоих соседей были.
Сосед обратился в органы власти. Зинаида следователю клятвенно заявила, что ничего не слышала и не видела. Всё село понимало, чьих это рук дело, но молчало. Сосед затянул металлической сеткой прорешину, загрустил и стал реже появляться.
Зинаида было возрадовалась, что снова видеться будут, да сосед перестал с ней даже здороваться. Стало ей печальнее прежнего.
Через время продал сосед свой участок и вселились новые хозяева. Но не садить, не выращивать они не собирались. Прорешину так и оставили, как сказали: для колориту. И стали собираться по выходным и по праздникам человек по двадцать-тридцать играть в пейнтбол.
И слово какое-то вычурное, да и как заголосят, заорут и трах-тах, трах-тах. Краскою всё измажут. Ржут потом, гогочут и пить начинают, а после орут всю ночь пуще прежнего.
Решила как-то Зинаида сделать им замечание, да пригрозить сельсоветом и милицией, тем более пару раз до её окон краска разноцветная долетала сквозь прореху забора. Так они ей ответили:
- Ты, старуха, не лезь, а то худо будет: халупу твою спалим, если не угомонишься.
И как-то совсем печально стало Зинаиде: и соседи на неё плохо глядят, и сынишки редко бывают, и сосед съехал отчего-то, а ведь хороший был, культурный…
Богдан Максудов, 19.12.2011.
